Давным-давно по волнам северного океана плавала китобойная шхуна. Из года в год, с наступлением лета, моряки выходили на свой нелёгкий промысел, а спустя долгие недели возвращались в родной порт, и трюмы корабля полнились бочками драгоценной ворвани.

Благодаря умелому штурману и выверенным картам судно заходило далеко во владения айсбергов и пленённых льдов островков, и там курсировало в поисках кашалота или финвала. А когда дозорный замечал кита, на воду спускалась шлюпка с матросами, уже готовившими острые гарпуны. И такая тактика долгое время приносила удачу, пока не умер старый штурман.

В тот год лето продвинулось глубоко во владения северных льдов. Шхуна шла под всеми парусами, дабы за время оттепели добыть как можно больше морских гигантов. Ничто не предвещало беды. Ласковое солнце отогрело старые доски корабля, белые паруса раздувал свежий ветер. Для этих широт августовская погода была необычайно тёплой. Матросы хорошо помнили прошлое холодное лето, когда их шхуна с облепленными льдом бортами едва лавировало среди многочисленных айсбергов. Сейчас плавучие льдины встречались совсем редко, да и те были размерами не больше их корабельной шлюпки.

Среди экипажа был один молодой матрос, лет двадцати пяти. Другие гарпунёры верили, что он особенно удачливый, поскольку за все четыре года, проведённые на шхуне, матрос ни разу не промахнулся. Впрочем, он сам никак не высказывался по этому поводу. Просто матрос бросал гарпун редко, и исключительно в тех случаях, когда был уверен в своей удаче.

В портовом городе, где родился этот молодой китобой, большинство профессий были тем или иным образом связаны с морем. Тысячи ребятишек мечтали о том времени, когда подрастут и смогут на грузовых, торговых, пассажирских или китобойных судах бороздить моря и океаны. И только ему с детства хотелось чего-то иного. Однако мальчик вырос, делать нечего – и отец, простой боцман, пристроил юношу на эту шхуну, где помощник капитана был его старинным приятелем.

Однажды матрос занял денег у отца и вложил их в крупное торговое предприятие, планировавшееся несколькими капитанами где-то на юге. Однако благодаря бесчинствующим пиратам эта экспедиция потерпела крах. Вот поэтому-то он и не верил ни в какую удачу: всё дело тут было в сноровке да в остром глазе.

А промысел был в самом разгаре. За полторы недели шхуна добыла трёх молодых кашалотов, однако этого было ещё недостаточно, чтобы возвращаться в порт. Казалось, что и без старого штурмана всё идёт хорошо.

Однако задул холодный северный ветер и всего лишь через два дня ударил мороз. Капитан шхуны решил держать курс на юг, и попытать счастья в открытых водах. Всё чаще стали попадаться плавучие горы, и рулевой едва успевал их обходить. Кругом были многочисленные островки, скованные тяжёлым белым панцирем. Сверяясь с картами, штурман прокладывал маршрут сквозь этот бесконечный лабиринт.

А мороз усиливался. На днище корабля, а затем и на бортах начал намерзать лёд, словно продолговатые стеклянные бусы, щедро раздариваемые океаном.

Путь на юг преградил большой заснеженный остров, и шхуна повернула на северо-восток. Капитан, стоя на мостике, скрежетал зубами и дёргал себя за седую бороду, проклиная злополучного молодого штурмана, что завёл их в такие дали. С каждым днём судно всё больше приближалось к тем краям, где день и ночь длятся полгода, а пар от дыхания замерзает в воздухе, с чуть слышным звоном опадая на одежду.

Океанские волны вокруг шхуны, ещё недавно столь живые и игривые, превратились в малоподвижную ледяную кашу. Она сама по себе не была так опасна, но с севера уже надвигались огромные, с целый город, пласты многолетнего льда. В конце концов корабль оказался зажат между островом и паковыми равнинами.

Судно бросило якорь у самого берега. Провизия позволяла переждать здесь пару месяцев – до конца сентября, а затем льды должны на некоторое время отступить, позволив шхуне выскользнуть в открытое море.

Экипаж, отогреваясь в тёплом трюме, целыми днями слонялся по палубе без дела, проклиная мороз. Все, кроме того самого молодого матроса, ещё верили, что удастся спастись.

- Как вернёмся, подам рапорт на тебя судовладельцу, - кричал капитан на штурмана. – Сколько плавали, такого ещё не было!

Матросы, чтобы хоть как-то убить время, играли в карты. Ставки всё росли, и наконец тот матрос, что считался везучим, поставил на кон весь свой заработок за время этого плавания. И проиграл.

- Справедливо, - хмыкнул один из китобоев. – Лучше всех бьёт кита и хуже всех играет.
Больше матрос не играл. Азарт улетучился вместе с премиями за уже добытых китов. Настроение у моряка совсем испортилось. А тут ещё один из китобоев, выйдя наружу, в лютый мороз, сообщил страшную весть.

- Мы вмёрзли в лёд, - сказал он и голос его дрогнул.

Половина экипажа во мгновение ока взбежала на палубу, чтобы своими глазами узреть как ледяной покров, уже с руку толщиной, сжал шхуну в своих смертоносных объятьях.

Прошла неделя. Лёд вокруг корабля стал настолько толстым, что под ним уже было не разглядеть тёмную воду. С хмурого неба сыпал колючий снег.

Молодой матрос, уже не имевший возможности (да и желания) играть с остальными в азартные игры, частенько выходил на палубу. Вид с кормы открывался необыкновенный. В километре от неподвижного судна льды точно так же пленили большой айсберг. Северное солнце, медленно плывущее по серому небосклону, словно бы приобрело синеватый оттенок.
Спустя ещё девять дней закончилась питьевая вода в бочках. И несколько китобоев с ведрами и ледорубами отправились к застывшему исполину. Среди них был и молодой матрос.

Чем ближе он подходил к ледяной горе, тем больше благоговел перед величием природы, создавшей в своём холодном горне столь великолепный лазурный слиток. Тысячи пещерок и трещин избороздили неровную поверхность айсберга. Словно побелевшие кости невообразимо огромного кита вздымались сглаженные брызгами волн края. Солнечные лучи преломлялись в прозрачных ледяных стенках всеми цветами радуги.

Когда-то в юности матрос пытался рисовать. Сначала творил углём на старой бумаге, а затем приобрёл у жившего неподалёку художника краски и несколько старых холстов и рисовал морские просторы, что открывались с окрестных холмов. А потом холст подошёл к концу, денег на новый не было и юноша бросил эту затею, раздарив свои работы друзьям и знакомым. Ах, как он жалел, что теперь у него нет с собой кисти и красок. Вернувшись на шхуну, он представлял, как целыми часами, невзирая на мороз, воссоздавал бы на белом холсте сказочно красивый айсберг. Разве могли жители его города увидеть что-либо подобное? А он бы донёс до них эту красоту.

И впервые за много лет матрос почувствовал себя счастливым.

Утром следующего дня он зашёл в каюту помощника капитана. Старик встретил матроса приветливо и первым делом поспешил заверить, что надеется в скором времени отправиться в родной порт.

- Я не знаю, - развёл руками матрос. – Скоро осень, да и льды могут не сойти.

- В начале осени в полярных морях бывает оттепель, - мягко возразил старик. – Поверь моему опыту.

- Сколько, по-вашему, нам ещё ждать?

- Недели две или три. Еды у нас на целый месяц, в воде нужды нет. Потому я убеждён, что всё обойдётся.

Молодой матрос молчал, глядя сквозь маленькое окно каюты на белое царство льда.

- Скажите, чем вы занимаете досуг? – спросил он вдруг. - Сколько дней без работы, можно с ума сойти от скуки.

- Уж не выпивкой и картами, как вы, матросы, - с упрёком взглянул на него помощник капитана. – У меня здесь куча книг, вот я и перечитываю их.

Только сейчас матрос обратил внимание на полки, заполненные книгами. Китобой никогда не любил читать. Но сейчас с разрешения старика взял одну из книг и унёс с собой. А на следующий день пришёл ещё за одной.

Теперь дни текли для матроса не так мучительно. Он читал множество историй о разных людях из разных времён и перед ним открывался весь мир, который простой матрос не мог знать, проведя всю жизнь в портовом городке и в северных морях.

Однажды вечером корабль содрогнулся от ужасающего треска. Экипаж собрался на палубе. Шхуна едва заметно подрагивала.

- Все на лёд! Сейчас раздавит! – прокричал капитан сквозь яростное завывание ветра.

Двадцать два моряка сгрудились на льду неподалёку от гибнущего судна. Спустя два часа они решились вернуться внутрь.

На этот раз всё обошлось. Однако в нескольких местах судна появились трещины. Ясно было, что шхуна уже не годилась для плавания.

Капитан убеждал всех, что отныне бесполезно ждать спасения на корабле. Единственным выходом было перебраться на недалёкий остров и попытаться там перезимовать. После недолгих споров экипаж согласился.

Теперь скучать команде было некогда. Матросы разбирали свой раненый льдом корабль доска за доской и переносили на остров. Там, среди ледяных торосов, выступающих из белоснежного покрова, они сооружали жилище. Это было некое бесформенное подобие дома. Всё, что могло пригодиться, перетащили туда. Ледорубами забивали боцманские гвозди в соединения досок; паклей затыкали щели, чтобы уберечься от ледяного ветра. Корабельные койки расставили вдоль стен. В огромной деревянной бочке устроили ванную. Молодой матрос собственноручно перенёс в дом книги. Шлюпку волокли по льду все вместе – так она была тяжела от намёрзшего на неё льда.

Все не пригодившиеся деревянные части шхуны также перенесли сушиться в жилище – ни одного деревца на заснеженном острове не обнаружилось. Наконец, на том месте, где всего неделю назад гордо стояло китобойное судно, не осталось ничего, кроме ненужного хлама и гнилых досок.

Экипаж перебрался на сушу. Впрочем, сушей этот остров можно было назвать с трудом – толстый панцирь многовекового льда раздавил его под своим покровом.

Дом почти постоянно отапливался, но в нём разве что вода не леденела. Простыни примерзали к холодным койкам, дым от очага выедал глаза. Радовало лишь то, что здесь не было ужасающего ветра, который свирепствовал снаружи. Моряки ходили в толстых шубах из волчьего меха. Один за другим люди простужались. К концу сентября, когда закончилась провизия, умерли уже двое – их тела просто закопали в рыхлый снег.

На шхуне было несколько мушкетов, стреляющих дробью. Китобои ими не пользовались, однако местные белые медведи и тюлени оказались к дроби гораздо более восприимчивы, чем толстокожие кашалоты.

Когда пятеро матросов впервые вышли на охоту, они едва понимали, как надо стрелять из этого громоздкого оружия. Первый встреченный ими белый медведь убежал от грохота выстрелов. Однако затем люди стали приобретать опыт. Удачливее оказался здесь всё тот же молодой матрос. В свободное же от охоты время он всё также много читал, щурясь от слабого света, что давали плошки с медвежьим жиром.

Капитан скончался в декабре от цинги. Эта страшная болезнь не щадила экипаж. От неё у человека выпадали ногти и зубы, а потом больной тихо умирал во сне. Жилище всё больше опустевало.

К весне в живых оставалось менее половины экипажа. Льды начали сходить, и моряки готовились к путешествию домой. В один солнечный день молодой матрос отправился к месту, где были останки их шхуны. Он ушёл один, не подозревая об опасности. Подо льдом образовалась промоина, которую матрос не мог видеть. А потом было уже поздно.

Почувствовав, что проваливается, моряк выкрикнул в морозный воздух лишь беззвучное облачко пара, а затем ушёл в ледяную воду. Тело обожгло, словно огнём. В первые мгновения это даже придало силы - матрос вынырнул и ухватился за скользкий край, но лёд подломился под его весом и вода снова накрыла китобоя с головой. Тело быстро ослабело от невыносимого холода, а затем темнота настойчиво закрыла глаза.

Никто из девяти последних обитателей дома не знал, куда ушёл пропавший матрос. Следов на льду не оставалось. Его искали по окрестностям, но с наступлением вечера все возвратились в дом.

Старый помощник капитана молча глотал слёзы и думал, как будет рассказывать своему давнему товарищу о смерти его единственного сына.

На несколько дней полярное море вновь сковал мороз, а потом ледяной покров начал стремительно таять, зеркальными осколками уносимый волнами во все стороны света. Айсберг, перезимовавший вместе с останками шхуны, угнало течением в открытый океан.

Спустя два месяца семеро выживших добрались на открытой шлюпке до ближайшего населённого острова. По пути умерли ещё двое. Оттуда на первом же корабле пятеро матросов, боцман и старик-помощник вернулись в родной порт. Они были первыми, кто пережил суровую зиму так близко к северному полюсу мира и их имена навечно оказались занесены в историю открытий.

Молодой матрос открыл глаза. Вокруг всё было белым. Первой его мыслью было, что он в том самом раю, о котором так много читал из книг помощника. Китобой заметил рядом с собой множество приспособлений из металла и других неизвестных ему материалов. В некоторых мерцали огоньки: зелёные, красные, жёлтые. Где же те, кто его должен встретить. А, вот и они.

В комнату вошли трое в ослепительно белых одеяниях. На первый взгляд это были обычные люди.

- Как вы себя чувствуете? – спросил один из них у матроса.

Странным языком говорил этот человек. Казалось, это было родное наречие матроса, но при этом многие слова частично изменили своё произношение.

- Я не знаю, - признался китобой.

Он не чувствовал ничего. Ни голода, ни жажды, ни боли. Руки и ноги отлично слушались его.

- Тогда всё нормально, - рассмеялся второй.

- Где я?

- Это будет сложно объяснить. Но, надеюсь, со временем вы всё поймёте…

Всему миру он был известен не иначе, как Ледяной Человек. Каждый день к нему приходили незнакомые люди, некоторые задавали очень сложные вопросы. Большинство расспрашивало о том мире, где он жил и родился. А матрос рассказывал всё, что знал. Да, теперь он много знал. Книги, которые он прочитал в последние полгода своей жизни, позволили ему узнать о своём мире больше, чем знал о нём самый лучший учёный настоящего.

Слишком многое изменилось за те пятьсот лет, что он проспал внутри одного из айсбергов. Он удалился в одну из немногих стран, где люди всё ещё были чем-то похожи на него. Там каждый день он выходил на берег моря, усыпанный такой знакомой галькой, и рисовал картины, одну лучше другой. И их покупали за баснословные деньги.

В глубине души китобой подозревал, что дело здесь не в его таланте, а в имени, которое известно на весь мир. Но даже одно его имя приносило ничуть не меньшее богатство. И матрос был счастлив, как никогда.

А когда наступали редкие минуты грусти по всем, кто остался в далёком прошлом, он садился в белую лодку без паруса, которой не нужно было управлять, и подолгу плавал в открытом море. В такие минуты ему хотелось вновь уснуть, а проснуться в своём времени, чтобы рассказать всем, каким будет мир много веков спустя.

Но такое настроение бывало очень редко. Ледяной Человек не любил больше грустить. Это была для него плохая примета.