***
- Папа, не выключай! - захныкал мальчик, когда отец, пожелав ему спокойной ночи, собирался уже погасить фанарик.
- Ну сынок, - отец неодобрительно покачал головой. - В твоём возрасте уже стыдно боятся темноты.
- Я боюсь не темноты, - прошептал мальчик, натягивая одеяло на голову, но папа уже погасил маленький огонёк и комната погрузилась во тьму.
- Не бойся, сын, я тут рядом, если что. Всё будет хорошо.
"Да, но ты не сможешь спасти меня от неё!" - хотелось крикнуть мальчику. Вместо этого он судорожно кивнул и сказал:
- Да, папа. Спокойной ночи.
Он лежал, свернувшись клубочком под одеялом, боясь пошевелиться и открыть глаза. Настороженный слух улавливал малейший шорох или скрип. Свеча, его единственное средство к спасению, осталась на столе. Как глупо он мог попасться! Если бы только удалось добраться до стола... Сколько шагов? Четыре, пять? Часы в родительской спальне пробили полночь. Значит, он не спит уже два часа. Господи, как же ему страшно! Всё же, он может попробовать дойти до стола, нужно только... Со стороны двери раздался какой-то звук. Скрип, тихий, едва различимый. Мальчик замер и сжался. Пусть ему всего лишь показалось, пожалуйста, пусть показалось! Скрип повторился, уже чуть ближе. Затем ещё ближе... как будто кто-то медленно приближался к его кровати. Скованный ужасом, мальчик не мог пошевелиться.
"Слишком поздно, - думал он. - Это конец".
Шаги остановились возле его кровати. Каждая клеточка его тела, каждый нерв был напряжён до боли. Он хотел крикнуть, но горло сжал спазм. Вдруг прямо над ним раздался негромкий мелодичный женский смех:
- Сегодня ты без своей безделушки? Печально. Мы с тобой неплохо в прошлый раз повеселились.
Мальчик под одеялом крепко сжал уши руками.
- Не выйдет, - голос стал чуть громче. Казалось, он раздаётся прямо в голове мальчика. И самое страшное было то, что звук его... успокаивал. - Ты снова не хочешь разговаривать? Что ж, я не настаиваю. В конце-концов, когда-нибудь ты захочешь ответить. Возможно, даже скорее, чем сам думаешь...
В голосе звучала такая уверенность, что мальчик сам едва не поверил в это. "Нельзя поддаваться, сопротивляйся, сопротивляйся!"
- Бесполезно, мой хороший. Бороться с самим собой - это глупо. Сколько тебе лет?
"Не думай, не думай ни о чём..." - собственные мысли стали отдаляться, всё его существо заполнил только этот голос.
- Одиннадцать лет... - задумчиво отозвался голос. - Такой взрослый. Наверное, твоя мама уже не целует тебя перед сном?
Мальчик кивнул быстрее, чем успел сообразить. Голос снова негромко рассмеялся:
- Понимаю. Но тебе, наверное, хочется, что бы тебя поцеловали? Снова?
Он не мог врать... голос не давал ему сил думать, ему оставалось только подчинится чарующему звуку. Мальчик сделал последнюю отчаянную попытку спастись.
"Убирайся!"
- Жаль, мой хороший, - в голосе слышалась неприкрытая грусть. - Не стоит сопротивляться тому, что страстно желаешь. Ты боишься... Вы всегда боитесь неизвестного. Но когда вы узнаете...
Мальчик вздрогнул, почувствовав, что край его кровати прогнулся словно под тяжестью тела.
- Не бойся, мой хороший, - голос не давал пробиться страху. Он даже не шевельнулся, когда на одеяло поверх его плеча легла чья-то рука. Могильный холод, пробравший его от этого прикосновения, сменился приятной прохладой.
- Не сопротивляйся, - теперь в голосе было столько чувственности, что мальчик и не подумал бы этого делать. Он был полностью очарован.
- Хочешь, я тебя поцелую?
Мальчик кивнул так отчаянно, что край одеяла соскользнул с головы. Впрочем, теперь его это совсем не волновало. Единственное, что было важно - этот голос, приходящий из темноты.
- Верно, мой хороший, - голос был совсем рядом. - Открой глаза.
"Нет!" - в отчаянии закричал он про себя. "Это ловушка, я знаю, я не могу, помогите!!"
- Я приказываю, - голос буквально обжёг его холодом. - Открой глаза.
Мальчик с силой зажмурился, отчаянно пытаясь произнести хоть звук. Боль от противоречий пронзила его тело раскалённой стрелой.
- Нет... - не громче шёпота. - Уходи, убирайся!
Голос зашипел. В нём не осталось ни чувственности, ни ласки - только ледяной холод. Мальчик собрал остатки сил и что было мочи крикнул:
- Папа!
В соседней комнате послышались встревоженные шаги отца, и дверь его комнаты распахнулась, впуская неяркий свет от коридорных ламп. Мальчик сощурился. На пороге стоял отец, встревоженно глядя на сына.
- Что случилось?
Мальчик быстро осмотрелся. Никого... он откинулся на подушку с невероятным чувством облегчения.
- Ничего, пап. Мне... мне просто приснился страшный сон.
Отец прошёл и сел рядом с ним на кровать.
- Всё в порядке, сын. Как ты себя чувствуешь? - он протянул руку и коснулся волос мальчика. - Господи, да ты весь мокрый!
- Это... ничего, всё нормально, - мальчик после пережитого чувствовал себя обессиленным и едва мог ворочить языком. - Пап, правда... я наверное, сразу засну сейчас.
- Конечно, - отец с видимым облегчением поднялся.
- Пап, только одну просьбу.
- Всё, что скажешь.
- Не выключай свет... - проговорил мальчик, уже проваливаясь в сон.

Закончив рассказ дреморка долго молчала. Ей была интересна реакция Эррхаза и она сквозь полумрак вглядывалась в его глаза.

Дремора вдруг умолк. Глаза его засветились странным неясным светом, когда он глядел на иллюзорную луну под высоким потолком.

Ночью конюху приснился мерзкий сон. Волки были со всех сторон, они преследовали его по лесу, а он бежал от них что есть мочи. А потом парень понял, что бежит чересчур быстро для человека. Он превратился в коня, в того самого каурого коня.
Серые хищники не отставали. Они бежали за парнем-конём по пятам. А затем он очутился на залитой лунным светом поляне. Волки окружили его со всех сторон.
- Так вот куда пропал конь, - подумал парень и проснулся.
Было глухое предрассветное время. До восхода оставалось ещё часа два, темень стояла сплошная, из леса не доносилось ни звука. Но вот конюх стал замечать где-то рядом с конюшней шаги. Кто-то или что-то бродило вокруг, лёгкий шорох примятой травы и хруст сломанной ветки выдавали гостя.
«Волк! Почуял коней и бродит рядом!»
До скакунов хищнику было не добраться – но всё-таки парень так и не заснул. Он лежал на кровати и слушал. Странное дело, прислушиваясь к звукам, доносящимся снаружи, он мог в то же время думать о чём-то хорошем и приятном.
Парню нравилась супруга графа. Пусть ей было уже лет тридцать, женщиной она была необычайно привлекательной. Изредка она смотрела на конюха, эдак свысока, с лёгким презрением; и это всё. Не было ничего удивительного, что женщина считала конюха человеком низшего сорта, однако всё равно такое отношение ранило парня до глубины души.
Прошло три дня с тех пор, как исчез каурый конь, и однажды вечером конюх забрёл в неширокий овраг с пологими склонами. В руке парень сжимал крепкую палку, вырезанную из молодого ореха – за поясом в самодельном кожаном чехле спрятан был нож. Он не забыл волчьего воя и не хотел стать жертвой собственной неосторожности.
Накануне граф вновь долго гарцевал за лесом, но вернул скакуна живым и невредимым. И теперь конюх склонялся к мысли, что давешнего коня загрызли волки. Парень искал их логово.
На дне оврага, в полузасохшей грязи, сотворённой недавним ливнем, конюх различил цепочку звериных следов. Слишком большие были отпечатки, чтобы принадлежать лису. Волки жили где-то рядом.
Конюх обшаривал овраг, заглядывал под каждый куст, и наконец, усилия его были вознаграждены – наполовину скрытый зарослями ежевики, чернел в склоне оврага узкий лаз.
Прихватив палку поудобней, парень протиснулся в волчью нору. Ход вёл неглубоко, и само логово казалось тесным даже для волка, однако в самой глубине, под свисающими корнями, спали волчата, маленькие и беззащитные.
- Гадёныши!
С омерзением сплюнув, конюх своей увесистой палкой покончил с волчьим потомством и, согнувшись в три погибели, устремился обратно. Душный полумрак норы действовал угнетающе.
Парень осторожно выглянул, прислушался, нет ли поблизости взрослых хищников, но не услышал ничего подозрительного. Только птицы разливали в летнем воздухе свои мелодичные трели.
Ореховая палка вся была в волчьей крови, и конюх вскоре выбросил её. Проще было срезать новую.
Удовлетворённый походом и оттого безмятежный, парень вернулся к себе в конюшню и стал возиться с лошадями. Когда он вышел из стойла, был уже поздний вечер.
Парень уже подходил к двери своей каморки, когда что-то прыгнуло на него из темноты под деревьями. Конюх успел лишь повернуть голову навстречу опасности – ярко горевшие точки метнулись ему навстречу, а потом человек упал. Волк рвал острыми клыками его мускулистое предплечье, зловонное дыхание затуманивало разум. Рука нащупала нож за поясом, вытянула его из чехла и в рёбра хищника вонзилось холодное железо. На земле быстро скопилась целая лужа волчьей и человечьей крови, медленно впитывалась, она исчезала среди смятой травы.
Хватка волка постепенно ослабевала, а потом лесной хищник издал жуткий предсмертный вой и издох, так и не разжав пасть. Волк отомстил. И тогда парень одним сильным взмахом руки отбросил прочь неподвижную тушу.

Забинтованное плечо болело невыносимо. Стараясь не тревожить его, конюх здоровой рукой взял с колченогого столика рядом с кроватью чашку и сделал несколько больших глотков. Лекарь велел много пить.
Взгляд упёрся в гнилые доски потолка, опутанные холстами старой паутины. Но парень глядел не туда. Его глаза смотрели на отчий дом, где он был так счастлив, на деловитого отца, что учил рыбачить, на мать, что тайком приносила перед сном мальчишке не съеденный самой кусок обеденного пирога.
В дверь каморки вдруг постучали.
- Заходите, - сказал конюх.
Это был граф собственной персоной.
- Поправляешься? – безо всякого участия, но довольно вежливо поинтересовался хозяин поместья.
- Почти здоров уже.
- Ты давай побыстрее. Кони тебя дожидаются. Я же не могу за ними сам ухаживать. И так уже лакей воду таскает.
- Ещё пару дней, и смогу работать, как прежде, - заверил графа парень.
- Вот и отлично. Не понимаю, отчего волк на тебя бросился… Кроликов в лесу развелась тьма, а он на людей прыгает.
- Я его искал, - нахмурился конюх. – Чтобы отомстить за смерть каурого.
И тут граф совсем неучтиво расхохотался, да так, что стены каморки задрожали.
- Отомстить за смерть! – повторил хозяин в неописуемом веселье. – Дурак ты! Каурый в трясину угодил, когда я по болотам ездил. да так и не вылез.
Парень ничего не ответил, только отвернулся к стенке, давая понять, что больше не хочет говорить.
Тогда граф положил на столик небольшой платок.
- Если станет жарко… - развёл он руками. – Моя супруга велела тебе передать.
Конюх схватил платочек и сжал его в кулаке здоровой руки.
- Передайте ей мою благодарность.
- Передам. Обязательно передам, - добродушно молвил граф. – А ты поправляйся.

Полная луна заглянула в маленькое зарешёченное окошко. Конюх проснулся. Бледный свет падал ему прямо на лицо. И тут в его душу волной хлынула такая неизбывная тоска, что захотелось упасть на пол и кататься, чтобы свежей болью саднящего плеча заглушить эти новые страдания.
Казалось, не было особых причин для печали, но парень оскалил зубы, собираясь зарыдать, однако вместо этого из его горла вырвался истошный вой. Человек взглянул на свои пальцы – прямо на глазах они вытягивались, покрывались шерстью. А потом конюх услышал ещё более устрашающий звук, чем вой – хруст собственных лицевых костей. Его лицо вытягивалось, превращаясь в оскаленную морду, острые зубы ранили дёсны. Не удержавшись на двух ногах, конюх упал на все четыре.
Луна поднялась высоко, и её перестало быть видно. Оборотень должен был снова увидеть её. Хлипкая дверца отлетела далеко в сторону под его мощными лапами.
Огромный зверь, окутанный ночной тьмой, носился по окрестностям в поисках пищи. Желудок его опалял нестерпимый голод. Потом на пути встретился молодой лис – и голод немного отступил. Однако этого было недостаточно.
Когда на рассвете оборотень вернулся к поместью, он услышал из окна особняка женский крик. Это граф ударил свою супругу, вновь чем-то ему не угодившую.
И новая сила погнала зверя туда. Он должен был спасти ту, которую любил, уберечь её от новых страданий. Ведь она сжалилась над ним вчера.
За крепкой дубовой дверью спал толстый привратник. Дверь рухнула на каменный пол, но слуга проснулся всего лишь на миг, чтобы затем вновь отойти в сон, только уже в иной, вечный.
Одна из служанок появилась в гостиной и решив, что в дом забрался волк, потянулась к шпаге, висевшей над камином. Оборотень с такой яростью набросился на неё, разинув пасть, что хрупкая шея попросту исчезла – лёгкая голова в аккуратном чепчике приземлилась прямо на остывшие уголья, наполнив смрадом горелой человечины всю гостиную.
Той, прежней памятью, зверь ещё помнил, где была опочивальня хозяев. Да в этом и не было надобности – с третьего этажа вновь донёсся плач и стон. Кажется, то был крик о помощи.
-…так, значит? А я тебе кто?
- Я никогда не изменяла тебе!
- Тварь! – граф наотмашь ударил супругу по лицу. – А он очень обрадовался твоему платочку. Говоришь, стало жалко несчастного конюха?! А мне тебя не жалко!
Снова глухой удар, теперь уже кулаком.
- Не тронь её, - раздался за спиной хозяина клокочущий голос, уже мало походивший на человеческий.
И прежде чем граф обернулся, оборотень молнией снёс его с места и придавил к стене. В поясницу негодяя упёрлась тяжёлая золочёная рама портрета – упёрлась и с хрустом сломала её.
Графиня с опустошённым взором села на кровать. Взглянула на мужа, который сползал на пол, истекая кровью. Потом на жуткого зверя. Он чем-то ещё напоминал конюха. Хотя и был мерзок и отвратителен.
Оборотень поглядел на женщину, словно прощаясь, а потом с грохотом сбежал по лестнице.

Он мчался до самого рассвета по тёмному лесу. Потом силы стали покидать его, и забравшись в промоину под корнями старого вяза, уставший человек уснул глубоким сном. Чтобы проснуться, когда снова взойдёт на небо златоликая луна, его новая любовь и повелительница.

Дремора откинулся на спинку кресло, поглядел на Инаэдру. Взмах руками - и лунный шар медленно потускнел под потолком, а затем исчез. Мгла медленно рассеивалась. Вечернее солнце ласково погладило теплом руки и лица дремор.